Журнал "Право и безопасность"

Номер - 4 (17), Декабрь 2005

Свобода христианина, свобода церкви и религиозная свобода

Осипов А.И., профессор Московской Духовной Академии

«Невежественная свобода есть матерь страстей... неуместной этой свободы конец - жестокое рабство»

Св. Исаак Сирин (VII в.)

Понимание свободы имеет несколько измерений. Здесь отметим три, как имеющих наибольшее отношение к вопросу о свободе христианина.

Первое - метафизическое. Под свободой в данном случае понимается одно из самых фундаментальных свойств человеческой природы - свобода воли, выражающаяся, прежде всего, в нравственном самоопределении личности перед лицом добра и зла. Свобода воли является тем свойством, утрата которого приводит к полной деградации личности. Но пока самосознание в ней сохраняется, над этой свободой не властен никто: ни другой человек, ни общество, ни законы, ни какая угодно власть, ни демоны, ни ангелы, ни Сам Бог. Макарий Египетский (IV в.) говорил: «А ты создан по образу и подобию Божию, потому что как Бог свободен и творит, что хочет ... так свободен и ты»1. «Поэтому природа наша удобоприемлема и для добра, и для зла, и для благодати Божией, и для сопротивной силы. Но она не может быть приневоливаема»2. Классический афоризм отцов Церкви: “Бог не может спасти нас без нас", - прекрасно выражает христианское понимание смысла и значения этой свободы.

Второе измерение свободы - социальное. Оно означает совокупность разрешенных законом, обычаями, религией, общепринятой моралью определенных прав, или внешних свобод личности в окружающем мире, в обществе.

И третье измерение - свобода духовная. Она, в отличие от внешних свобод, означает власть человека над своим эгоизмом, своими греховными наклонностями, чувствами, желаниями - над самим собой. Такая свобода приобретается правильной духовной жизнью. Ею обладают святые, очистившиеся от страстей3. Апостол Павел называет человека, достигшего духовной свободы, «новым» (Еф. 4.24), подчеркивая этим обновленность в богоподобии его ума, сердца, воли и тела. Напротив, живущего бессовестно, греховно, называет «ветхим» (Еф. 4.22), «рабом» (Рим. 6; 6.17), как не имеющим силы следовать тому, о чем ему говорят и вера, и разум, и совесть, и о чем он хорошо знает, что оно, несомненно, является для него благом. Каждый “обычный” человек (ср. Ин. 8.34) обладает лишь относительной духовной свободой.

Отличие духовной свободы от свободы воли хорошо выразил Кант: "Под свободой в космологическом (метафизическом - А.О.) смысле я разумею способность самопроизвольно начинать состояние. Свобода в практическом (нравственном, духовном - А.О.) смысле есть независимость воли от принуждения чувственности"4.

Указанные три измерения свободы показывают, какая из них должна быть первичной для христианина. Естественно, это свобода духовная. О том, как она достигается, говорит особая наука - аскетика.

Иная проблема - свобода Церкви. Для ее освещения необходимо, прежде всего, обратиться к уяснению того, что понимается под Церковью.

Есть два ее ви?дения, нераздельные между собой, смешение которых, как правило, ведет к многим недоразумениям.

Первое из них говорит, что Церковь есть таинственный Организм Христов (1 Кор. 12.27), членами которого являются все стремящиеся следовать Евангелию в своей жизни. Степень причастности христианина Церкви обусловлена, таким образом, уровнем его духовной чистоты, которая, естественно, постоянно колеблется, меняется, ибо неизменен только Бог. Эти изменения внутреннего мира христианина могут быть очень различными, от высшей степени святости до фактического самоисключения из Церкви. Но поскольку искренность веры и святость души невидимы и неизмеримы мерками человеческими, то степень церковности человека всегда остается тайной для внешнего мира.

Видимым и всегда несовершенным выражением Организма Христова - Церкви - является христианская община (организация) во главе с епископом. Ее главные характеристики: вероучение, принципы духовной жизни, единство управления и каноны. Членство в видимой Церкви уже не представляет тайны. К ней принадлежат все крещёные, независимо от святости или порочности их жизни, но канонически не исключенные из нее. Поэтому любая Поместная Церковь не гарантирована от какой угодно деградации, вплоть до полного искажения основ своего устройства и превращения в чисто мирскую по своему содержанию организацию, хотя бы и сохраняющую определенную религиозную атрибутику.

Однако пока у видимой Церкви сохраняются неповрежденными основы веры и жизни, она и при наличии естественных человеческих недостатков остается тем своего рода маточным раствором, в котором происходит процесс рождения, становления и спасения христианина.

Церковь, таким образом, богочеловечна. И в силу ее двуприродности она обладает и двумя различными свободами, несоизмеримыми между собой.

Церковь как незримое единство Духа Святого в тех, кто соблюдает заповеди Христа (Ин. 14.21), всегда свободна, ибо «где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3.17). Она не зависит ни от каких внешних свобод, прав и привилегий. Ей не страшны любые человеческие ограничения и притеснения, сами гонения служат ее большей славе. Таковой она была изначала, она та же и до сего дня, ибо “Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же” (Евр. 13.8).

Видимая же Церковь-община, как и любая общественная организация, нуждается в соответствующих условиях для своего существования, в том числе и в регламентируемых государством религиозных свободах.

Религиозная свобода - это право открытого исповедания и практического осуществления своих религиозных убеждений как индивидуально, так и коллективно. В этом отношении религиозная свобода ничем не отличается от тех важнейших социальных, или внешних, свобод и прав, которыми обладают и различные секулярные организации, и все граждане той или иной страны.

Какую оценку можно дать этим свободам?

Их необходимость для нормальной жизни общества и ее членов очевидна и не вызывает каких-либо сомнений. Однако как только вопрос касается практического осуществления этих свобод, они сразу же оказываются одной из серьезнейших проблем социальной жизни, особенно в настоящее время. Основные причины этого следующие.

Первая. Любое право двусторонне и может быть использовано не только для блага граждан и общества в целом, но и в целях прямо порочных (например, не только для информации, но и для откровенной диффамации; не только для проповеди высокой морали, но и для пропаганды насилия, разврата и т.д.). Законы же, которые призваны регулировать механизм действия этих свобод, как правило, очень несовершенны, о чем красноречиво свидетельствует реальная жизнь.

Вторая. Все эти права сами по себе не ориентируют человека на главное - приобретение им духовной свободы. Более того, катастрофическая моральная деградация общества в современных так называемых свободных странах и очевидный упадок там духовности даже в христианских слоях населения показывают, что внешние свободы без удерживающего (2 Фес. 2.7) не только не способствуют возвышению человеческого достоинства, но и часто служат одним из эффективных средств его духовно-нравственного разложения и унижения.

Эта скользкая двусторонность внешних свобод, или прав человека, говорит о том, что сами по себе они не могут рассматриваться в качестве первичной и самодостаточной ценности, на чем особенно усиленно настаивает современная западная пропаганда.

Тот же вывод проистекает и из христианского понимания человека и смысла его жизни. Христианская антропология зиждется на двух положениях (кстати, неприемлемых западным гуманистическим сознанием): "заданном" богоподобном ве­личии человека (Быт. 5.1) и «данном» столь глубоком повреждении его природы, что потребовались страдания Самого Христа, чтобы “прежде падший воскресити образ”5.

Христианство утверждает то, что является очевидной истиной жизни. Реальный человек подвержен действию самых разнообразных страстей (зависти, алчности, лицемерию и т.д.), постоянно искажающих его деятельность, он духовно нездоров. Это состояние духовного рабства как антитезу истинной свободе апостол Павел описывает в следующих ярких словах: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю... Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю ... в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного» (Рим. 7.15,19, 23). Внешние же свободы, или права, совершенно не соотносятся с этим состоянием человека и не ориентированы на его духовное исправление. Потому они большей частью не способствуют достижению главной цели всех общественных установлений - возведению каждой личности в достоинство нового человека (Еф. 2.15), свободного, по выражению одного из отцов Церкви, прежде всего, от трех главных болезней человека: «сластолюбия, сребролюбия, славолюбия».

Эти соображения позволяют понять принципиальную христианскую позицию по отношению к социальным, политическим, экономическим и прочим свободам. Она заключается в утверждении, что все эти свободы не могут рассматриваться в качестве первичных гарантов нормальной жизни человеческого общества, как безусловные требования и, тем более, как самоцель, но лишь как возможные средства, условия для достижения смысла человеческой жизни. Важнейшей задачей общества должно являться создание такой нравственной и правовой атмосферы, в которой внешние свободы способствовали бы духовному росту и исцелению человека, а не опустошали его, не стимулировали страстей, убивающих саму душу6.

Что необходимо для этого?

В православном мировоззрении ответ на данный воп­рос проистекает из основополагающего догмата о Боге-Любви: “Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем” (1 Ин. 4.16). Из этого догмата с необходимостью следует, что любовь должна быть в основе всей деятельности человека7. Христианское понимание любви классически выражено у апостола Павла: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1 Кор. 13.4-7).

То есть основополагающим христианским критерием в оценке любых внешних свобод является их нацеленность на благо каждого человека, каждого ближнего. И сколь бы сложной ни казалась эта задача, только движение в этом направлении может стать действительным препятствием на пути преступности во всех видах человеческой деятельности. Ибо основной причиной всех бед являются не ошибки людей, а отсутствие в них любви, их эгоизм.

Любое право должно проистекать из желания блага человеку, боящейся причинить ему какой-либо моральный, психический, материальный и иной вред. Этот страх любви является единственным верным стражем любого права, любой свободы. Об этом говорил один из святых: “Хороша свобода, соединенная со страхом Божиим"8. Страх Божий - это страх нарушить закон любви в своей жизни и деятельности.

Свобода же, рассматриваемая как ценность безотносительная, не “ограниченная” страхом любви, поставленная над любовью, убийственна для человека. Без приоритета любви она приводит к самым отрицательным последствиям и, прежде всего, к духовной и нравственной деградации личности и общества. В Евангелии находим один из великих законов человеческой жизни: «всякий делающий грех, есть раб греха» (Ин. 8.34). И это рабство духа, подчиненность страстям является самым тяжелым бременем для человека. Мудрые всегда это понимали9. Не потому ли апостол Павел предупреждал: “Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает” (1 Кор. 10.23)?

По той же причине и апостол Петр, обличая проповедников внешней свободы, “забывших” о свободе внутренней, писал: ”Ибо, произнося надутое пустословие, они уловляют в плотские похоти и разврат тех, которые едва от­стали от находящихся в заблуждении. Обещают им свободу, будучи сами рабы тления, ибо, кто кем побежден, тот тому и раб“ (2 Пет. 2.18-19). Та же мысль и у апостола Павла в его послании к Галатам: “К свободе призваны вы, бра­тия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу... Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух - противного плоти...” (5.13-17). Дальше он перечисляет “дела плоти” и заключает совершен­но недвусмысленно: “Не обманывайтесь: Бог поругаем не быва­ет. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух - от духа пожнет жизнь вечную” (6.7-8).

К сожалению, понимание первичности духовной свободы и всей катастрофичности «обратной перспективы» фактически утрачено тем руководящим звеном человеческого общества, которое имеет преимущественное влияние, прежде всего через СМИ, на воспитание современного человека. К чему это приводит, очевидно для всех. Свобода слова, печати и проч., не подчиненные идее любви к человеку, оказались большей частью в плену «золотого тельца» и других идолов, и легко превращаются в инструмент лжи, пропаганды разврата, насилия, сатанизма и проч., т. е. стано­вятся узаконенным орудием зла. Возникает принципиальный вопрос: «Могут ли в таком качестве эти свободы быть отнесены к категории Добра и именоваться Свободой, чтобы иметь право на существование в нормальном человеческом обществе? Разве не очевидно, что права потому и именуются свободами, что они призваны освобождать человека от всех видов внутреннего и внешнего зла, созидать и духовно совершенствовать, а не развращать духовно и телесно»?

Что, например, делает современная свобода телеинформации? Она стала, по меткому выражению популярной газеты, "телевизион­ной чумой насилия". Один американский психолог следу­ющим образом охарактеризовал телевидение в своей стране: "Когда вы включаете телевизор, вы автоматически выключаете в себе процесс становления Человека". Действительно, если молодой человек к 18 годам, по одному из статистических данных в США, становится свидетелем 150 тыс. насилий, из которых, по крайней мере, 25 тыс. - убийства, то о каком достоинстве этой свободы можно говорить? Подмена идеи духовной свободы идеей свободы похотей - вот смертельная не только в духовном, но и в физическом смысле угроза, как дамоклов меч нависшая над человечеством. Ибо страсти ненасытны и по мере своего удовлетворения становятся все более разрушительными и бескомпромиссными. Где свобода ставится над любовью, там кончается человек богоподобный и начинается человеко-зверь, для которого не существует никаких других ценностей, кроме него самого.

Поэтому современная европейская цивилизация, с нежной заботливостью охраняя свободу плоти, культивируя все ее, в том числе самые постыдные, страсти, и в то же время с неуклонной прямолинейностью разрушая безопасность души, все очевиднее вводит народы мира в последний круг смерти. В конечном счете, все современные кризисы своим источником имеют именно абсолютизированную внешнюю свободу - свободу плоти, которая, утратив понятие греха, превращается в неумолимый, тиранический произвол.

Господствующий в современном «цивилизованном» мире принцип: «свобода ради свободы», утверждающий фактический примат свободы над любовью, оказывается для че­ловека сильнейшим наркотиком, который губит и которым губят все большее число людей. И что парадоксально при этом, подобная свобода легко продается за элементарный комфорт. Один из современных писателей справедливо сказал по этому поводу: “Повсюду в мире умирает свобода - политическая, экономическая и лич­ная... Без свободы жить легче. Все больше людей охотно отдают свою свободу в обмен на удобную и спокойную жизнь. Не нужно принимать какие-либо реше­ния. Меньше ответственности”10.

И этот отказ от свободы вполне закономерен: страсти, получая свободу и изнутри порабощая человека, делают его сластолюбивым, эгоистичным и, тем самым, все более способным продать первородное достоинство своей личности за чечевичную похлебку скоропреходящих удобств и прихотей. Картины подобных сделок сейчас можно видеть во всех сферах жизни. Откровение апостола Иоанна Богослова совершенно определенно предвозвещает всеобщее добровольное рабство всемирному обманщику и тирану за обещание земного рая: «И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни» (От. 13.8). О том же с пророческим пафосом писал известный общественный деятель второй половины XIX в. И. С.Аксаков: “Прогресс, отрицающий Бога и Христа, в конце концов, становится регрессом; цивилизация завершается одичанием; свобода - деспотизмом и рабством. Совлекши с себя образ Божий, человек неминуемо совлечет - уже совлекает с себя - и образ человеческий и возревнует об образе зверином”11.

Всегда актуальной и имеющей серьезное значение для государства является проблема религиозной свободы.

В современную эпоху религиозного плюрализма, когда активно происходит смешение добра со злом и света с тьмой (Ис. 5.20), возникает немало доктрин и соответствующих организаций с разным и нередко сомнительным религиозным содержанием. И если естественность свободы религиозных убеждений отдельной личности не вызывает никаких вопросов, то свобода религиозных общин сталкивается с определенными проблемами.

Первая из них возникает в связи с вопросом признания конкретной организации в качестве религиозной. Эта проблема может быть решена не иначе как на основании совместных авторитетных исследований богословами и юристами самого понятия религиозности и установления его критериев.

Вторая проблема - оценка моральной стороны учения религиозной организации. Печальный пример с “Аум Синрекё” является яркой иллюстрацией насущной необходимости такой оценки. Фактическая же легализация сатанизма - уже прямой вызов современному социальному разуму, его пониманию религиозной свободы.

Эти две проблемы достаточно ясны, хотя и не столь просты. Менее очевидной и потому, как правило, более сложной оказывается проблема различения свободы и равноправия, вопросов, особенно чувствительно затрагивающих интересы религиозных общин. Существо этой проблемы и соответствующие выводы проще показать на примерах.

Первый пример. В демократическом государстве все граждане одинаково свободны, но не равноправны. Так, президент имеет значительно больше прав, чем любой гражданин. И сам закон называет причину такого неравноправия - воля большинства, которое дало ему эти бо?льшие, по сравнению со всеми, права. И в этом очевидном неравноправии при одних и тех же свободах заключается один из основополагающих принципов демократии.

Этот демократический принцип распространяется и на решение проблем, связанных со свободой и равноправием религиозных организаций. Равенство свобод их легального существования и внутренней жизни не обязательно должно предполагать и равенство их прав по участию в общественной жизни, в таких, например, областях, как: образование, воспитание, теле- и радиовещание и т.д. Вопрос о том, какой религиозной общине дать бо?льшие или меньшие права, должна решать воля большинства населения через соответствующие властные структуры. И именно таким образом решается вопрос о правах религиозных общин в Западной Европе (но встречает необъяснимые подчас трудности в России).

Второй пример. Представим себе, что некая очень богатая тоталитарная секта, законно скупив в демократической стране N. все средства информации, стала бы вести массированную пропаганду идей, враждебных религиозным убеждениям подавляющего большинства народа этой страны. Как можно было бы оценить этот факт? Являлся бы он нормальным проявлением религиозной свободы, равноправия и демократии? Или же, напротив, свидетельством грубого произвола, очевидного попрания демократии? С одной стороны, кажется, всё соответствовало закону. С другой - был нарушен очевидный и бесспорный принцип демократии, по которому была игнорирована власть большинства. Причина этого в том, что не было учтено нечто чрезвычайно важное - различие между свободой и равноправием12. И предоставив богатой секте равноправие с более бедной церковью народа, закон попрал основное право народа - право большинства в решении основных конституционных вопросов. Подобные ситуации, когда под лозунгом свободы власть у демократии (греч.: власть народа) захватывает плутократия (власть богатства; греч. плутос - богатство), в настоящее время стали не просто обычным явлением, но и фактическим законом жизни так называемого свободного мира.

Поэтому права любой религиозной организации должны быть, безусловно, соотнесены законом со степенью ее демократического признания (т.е. признания большинством). Лишь в этом случае свобода и равноправие не вступят в конфликт друг с другом, и религиозные свободы будут действительным выражением той любви, которая исходит из социальной правды.

Резюмирующую христианскую оценку вопроса о свободе дает один из образованнейших иерархов XIX в. епископ Игнатий Брянчанинов (+1867): «Доколе человечество подвержено влиянию греха и страстей, дотоле необходима власть и подчиненность. Они непременно будут существовать в течение всей жизни мира: только могут являться, являются, будут являться в различных формах». «Ни равенства, ни совершенной свободы, ни благоденствия на земле в той степени, как этого желают и это обещают восторженные лжеучители, быть не может». «Отношения власти и подчиненности разрушатся с разрушением мира; тогда прекратятся начальства и власть (Кор. 15.24); тогда установятся братство, равенство, свобода; тогда причиною единения, власти и подчиненности будет не страх, а любовь»13.

Примечания

1. Макарий Египетский. Духовные беседы... Св.-Тр. Сергиева Лавра, 1904. Беседа 15, п. 21. С. 121.

2. Там же, п. 23.

3. Очень удачно степень святости со степенью свободы соотносит блаженный Августин, когда говорит: "Велика свобода - быть в состоя­нии не грешить, но величайшая свобода - не быть в состоянии грешить" - Magna est libertas posse non peccare; sed maxima libertas - non posse peccare.

4. Кант И. // Соч. М., 1964. Т. 3. С. 478.

5. Тропарь Предпразднству Рождества Христова.

6. Вопросом о правах человека особенно активно, как из­вестно, занимались французские мыслители 18 столетия, и больше всех Руссо, по убеждению которого каждая личность име­ет естественные неотъемлемые права, охрана которых является важнейшей функцией государства. Построенная на этих началах Французская Декларация прав человека и гражданина (1789 г.) дала следующее определение свободы (прав): "Свобода состоит в праве делать все то, что не вредит другим, поэтому пользо­вание естественными правами каждого человека не имеет других границ, кроме тех, которые обеспечивают за другими членами общества пользование этими же самыми правами. Эти границы мо­гут быть определены только законом".

Однако понятие "вред для других", игнорируя власть страстей над человеком без Бога, уже во время так называемой Великой французской революции и впоследствии (особенно в революции 1917 г.) обнаружило свою полную не­состоятельность в качестве искомого критерия прав человека. Миллионы невинных жертв были принесены на алтарь той свободы, которая "состоит в праве делать все то, что не вредит другим".

7. Особенно настойчиво мысль о главенстве богоподобной любви в человеке как необходимом условии его свободы и сози­дания нормального человеческого общества развивали и обосновывали русские мыслители-славянофилы XIX в.: А.Хомяков, И.Киреевский, Константин и Иван Аксаковы, Ю.Самарин. Рассматривая Церковь как начало соборное и в этом качестве как прототип идеального человеческого общества, Хомяков, например, называет следующие два главных конститутивных ее свойства: "Мы же исповедуем Церковь единую и свободную", ибо "свобода и единство - та­ковы две силы, которым достойно вручена тайна свободы чело­веческой во Христе". Основным же принципом, гарантирую­щим сохранение этих начал в Церкви, является, по его убеж­дению, любовь. "Этот принцип, - писал он, - есть начало взаим­ной любви в Иисусе Христе" (Хомяков А.С. Богословские и церковно-публицистические статьи.  Изд. Сойкина. С. 109, 205, 44).

8. Преп. Васануфий Великий и Иоанн. Руководство к духовной жизни в ответах. СПб., 1905. Ответ № 373. С. 253-254.

9. Эпиктет, например, писал: «Кто свободен телом и несвободен душой, тот раб; и, в свою очередь, кто связан телесно, но свободен духовно - свободен». Римские стоики. М., 1995. С. 252.

10. Калиновский П. Переход. М., 1991. С. 15.

11. Аксаков И.С. Христианство и социальный прогресс // Палицкий А. На запросы духа. (Сборник). Петроград, 1914. С. 7.

12. Очень удачно различие между религиозной свободой и правами отметил в своей оценке освободительных реформ последнего Российского императора Николая II известный монархист и богослов генерал А.А.Киреев: «Царь не видит, не понимает того глубокого изменения, которое его законы о равноправности в вере внесли в нашу жизнь. Он смешал равноправность с свободой. Против свободы никто не возражает, но равноправность в пропаганде совершенно иное дело» // Дневник А.А.Киреева. Цит. по Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996. С. 315.

13. Статьи епископа Игнатия Брянчанинова по вопросам церковно-общественным. См.: Соколов Л. Епископ Игнатий Брянчанинов. Его жизнь и морально-аскетические воззрения. Приложения. Киев, 1915. С. 20, 21.

Свобода христианина, свобода церкви и религиозная свобода | Журнал "Право и безопасность" | http://www.dpr.ru

Журнал "Право и безопасность"

Номер - 4 (17), Декабрь 2005

Свобода христианина, свобода церкви и религиозная свобода

Осипов А.И., профессор Московской Духовной Академии

«Невежественная свобода есть матерь страстей... неуместной этой свободы конец - жестокое рабство»

Св. Исаак Сирин (VII в.)

Понимание свободы имеет несколько измерений. Здесь отметим три, как имеющих наибольшее отношение к вопросу о свободе христианина.

Первое - метафизическое. Под свободой в данном случае понимается одно из самых фундаментальных свойств человеческой природы - свобода воли, выражающаяся, прежде всего, в нравственном самоопределении личности перед лицом добра и зла. Свобода воли является тем свойством, утрата которого приводит к полной деградации личности. Но пока самосознание в ней сохраняется, над этой свободой не властен никто: ни другой человек, ни общество, ни законы, ни какая угодно власть, ни демоны, ни ангелы, ни Сам Бог. Макарий Египетский (IV в.) говорил: «А ты создан по образу и подобию Божию, потому что как Бог свободен и творит, что хочет ... так свободен и ты»1. «Поэтому природа наша удобоприемлема и для добра, и для зла, и для благодати Божией, и для сопротивной силы. Но она не может быть приневоливаема»2. Классический афоризм отцов Церкви: “Бог не может спасти нас без нас", - прекрасно выражает христианское понимание смысла и значения этой свободы.

Второе измерение свободы - социальное. Оно означает совокупность разрешенных законом, обычаями, религией, общепринятой моралью определенных прав, или внешних свобод личности в окружающем мире, в обществе.

И третье измерение - свобода духовная. Она, в отличие от внешних свобод, означает власть человека над своим эгоизмом, своими греховными наклонностями, чувствами, желаниями - над самим собой. Такая свобода приобретается правильной духовной жизнью. Ею обладают святые, очистившиеся от страстей3. Апостол Павел называет человека, достигшего духовной свободы, «новым» (Еф. 4.24), подчеркивая этим обновленность в богоподобии его ума, сердца, воли и тела. Напротив, живущего бессовестно, греховно, называет «ветхим» (Еф. 4.22), «рабом» (Рим. 6; 6.17), как не имеющим силы следовать тому, о чем ему говорят и вера, и разум, и совесть, и о чем он хорошо знает, что оно, несомненно, является для него благом. Каждый “обычный” человек (ср. Ин. 8.34) обладает лишь относительной духовной свободой.

Отличие духовной свободы от свободы воли хорошо выразил Кант: "Под свободой в космологическом (метафизическом - А.О.) смысле я разумею способность самопроизвольно начинать состояние. Свобода в практическом (нравственном, духовном - А.О.) смысле есть независимость воли от принуждения чувственности"4.

Указанные три измерения свободы показывают, какая из них должна быть первичной для христианина. Естественно, это свобода духовная. О том, как она достигается, говорит особая наука - аскетика.

Иная проблема - свобода Церкви. Для ее освещения необходимо, прежде всего, обратиться к уяснению того, что понимается под Церковью.

Есть два ее ви?дения, нераздельные между собой, смешение которых, как правило, ведет к многим недоразумениям.

Первое из них говорит, что Церковь есть таинственный Организм Христов (1 Кор. 12.27), членами которого являются все стремящиеся следовать Евангелию в своей жизни. Степень причастности христианина Церкви обусловлена, таким образом, уровнем его духовной чистоты, которая, естественно, постоянно колеблется, меняется, ибо неизменен только Бог. Эти изменения внутреннего мира христианина могут быть очень различными, от высшей степени святости до фактического самоисключения из Церкви. Но поскольку искренность веры и святость души невидимы и неизмеримы мерками человеческими, то степень церковности человека всегда остается тайной для внешнего мира.

Видимым и всегда несовершенным выражением Организма Христова - Церкви - является христианская община (организация) во главе с епископом. Ее главные характеристики: вероучение, принципы духовной жизни, единство управления и каноны. Членство в видимой Церкви уже не представляет тайны. К ней принадлежат все крещёные, независимо от святости или порочности их жизни, но канонически не исключенные из нее. Поэтому любая Поместная Церковь не гарантирована от какой угодно деградации, вплоть до полного искажения основ своего устройства и превращения в чисто мирскую по своему содержанию организацию, хотя бы и сохраняющую определенную религиозную атрибутику.

Однако пока у видимой Церкви сохраняются неповрежденными основы веры и жизни, она и при наличии естественных человеческих недостатков остается тем своего рода маточным раствором, в котором происходит процесс рождения, становления и спасения христианина.

Церковь, таким образом, богочеловечна. И в силу ее двуприродности она обладает и двумя различными свободами, несоизмеримыми между собой.

Церковь как незримое единство Духа Святого в тех, кто соблюдает заповеди Христа (Ин. 14.21), всегда свободна, ибо «где Дух Господень, там свобода» (2 Кор. 3.17). Она не зависит ни от каких внешних свобод, прав и привилегий. Ей не страшны любые человеческие ограничения и притеснения, сами гонения служат ее большей славе. Таковой она была изначала, она та же и до сего дня, ибо “Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же” (Евр. 13.8).

Видимая же Церковь-община, как и любая общественная организация, нуждается в соответствующих условиях для своего существования, в том числе и в регламентируемых государством религиозных свободах.

Религиозная свобода - это право открытого исповедания и практического осуществления своих религиозных убеждений как индивидуально, так и коллективно. В этом отношении религиозная свобода ничем не отличается от тех важнейших социальных, или внешних, свобод и прав, которыми обладают и различные секулярные организации, и все граждане той или иной страны.

Какую оценку можно дать этим свободам?

Их необходимость для нормальной жизни общества и ее членов очевидна и не вызывает каких-либо сомнений. Однако как только вопрос касается практического осуществления этих свобод, они сразу же оказываются одной из серьезнейших проблем социальной жизни, особенно в настоящее время. Основные причины этого следующие.

Первая. Любое право двусторонне и может быть использовано не только для блага граждан и общества в целом, но и в целях прямо порочных (например, не только для информации, но и для откровенной диффамации; не только для проповеди высокой морали, но и для пропаганды насилия, разврата и т.д.). Законы же, которые призваны регулировать механизм действия этих свобод, как правило, очень несовершенны, о чем красноречиво свидетельствует реальная жизнь.

Вторая. Все эти права сами по себе не ориентируют человека на главное - приобретение им духовной свободы. Более того, катастрофическая моральная деградация общества в современных так называемых свободных странах и очевидный упадок там духовности даже в христианских слоях населения показывают, что внешние свободы без удерживающего (2 Фес. 2.7) не только не способствуют возвышению человеческого достоинства, но и часто служат одним из эффективных средств его духовно-нравственного разложения и унижения.

Эта скользкая двусторонность внешних свобод, или прав человека, говорит о том, что сами по себе они не могут рассматриваться в качестве первичной и самодостаточной ценности, на чем особенно усиленно настаивает современная западная пропаганда.

Тот же вывод проистекает и из христианского понимания человека и смысла его жизни. Христианская антропология зиждется на двух положениях (кстати, неприемлемых западным гуманистическим сознанием): "заданном" богоподобном ве­личии человека (Быт. 5.1) и «данном» столь глубоком повреждении его природы, что потребовались страдания Самого Христа, чтобы “прежде падший воскресити образ”5.

Христианство утверждает то, что является очевидной истиной жизни. Реальный человек подвержен действию самых разнообразных страстей (зависти, алчности, лицемерию и т.д.), постоянно искажающих его деятельность, он духовно нездоров. Это состояние духовного рабства как антитезу истинной свободе апостол Павел описывает в следующих ярких словах: «Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю... Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю ... в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного» (Рим. 7.15,19, 23). Внешние же свободы, или права, совершенно не соотносятся с этим состоянием человека и не ориентированы на его духовное исправление. Потому они большей частью не способствуют достижению главной цели всех общественных установлений - возведению каждой личности в достоинство нового человека (Еф. 2.15), свободного, по выражению одного из отцов Церкви, прежде всего, от трех главных болезней человека: «сластолюбия, сребролюбия, славолюбия».

Эти соображения позволяют понять принципиальную христианскую позицию по отношению к социальным, политическим, экономическим и прочим свободам. Она заключается в утверждении, что все эти свободы не могут рассматриваться в качестве первичных гарантов нормальной жизни человеческого общества, как безусловные требования и, тем более, как самоцель, но лишь как возможные средства, условия для достижения смысла человеческой жизни. Важнейшей задачей общества должно являться создание такой нравственной и правовой атмосферы, в которой внешние свободы способствовали бы духовному росту и исцелению человека, а не опустошали его, не стимулировали страстей, убивающих саму душу6.

Что необходимо для этого?

В православном мировоззрении ответ на данный воп­рос проистекает из основополагающего догмата о Боге-Любви: “Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем” (1 Ин. 4.16). Из этого догмата с необходимостью следует, что любовь должна быть в основе всей деятельности человека7. Христианское понимание любви классически выражено у апостола Павла: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит» (1 Кор. 13.4-7).

То есть основополагающим христианским критерием в оценке любых внешних свобод является их нацеленность на благо каждого человека, каждого ближнего. И сколь бы сложной ни казалась эта задача, только движение в этом направлении может стать действительным препятствием на пути преступности во всех видах человеческой деятельности. Ибо основной причиной всех бед являются не ошибки людей, а отсутствие в них любви, их эгоизм.

Любое право должно проистекать из желания блага человеку, боящейся причинить ему какой-либо моральный, психический, материальный и иной вред. Этот страх любви является единственным верным стражем любого права, любой свободы. Об этом говорил один из святых: “Хороша свобода, соединенная со страхом Божиим"8. Страх Божий - это страх нарушить закон любви в своей жизни и деятельности.

Свобода же, рассматриваемая как ценность безотносительная, не “ограниченная” страхом любви, поставленная над любовью, убийственна для человека. Без приоритета любви она приводит к самым отрицательным последствиям и, прежде всего, к духовной и нравственной деградации личности и общества. В Евангелии находим один из великих законов человеческой жизни: «всякий делающий грех, есть раб греха» (Ин. 8.34). И это рабство духа, подчиненность страстям является самым тяжелым бременем для человека. Мудрые всегда это понимали9. Не потому ли апостол Павел предупреждал: “Все мне позволительно, но не все полезно; все мне позволительно, но не все назидает” (1 Кор. 10.23)?

По той же причине и апостол Петр, обличая проповедников внешней свободы, “забывших” о свободе внутренней, писал: ”Ибо, произнося надутое пустословие, они уловляют в плотские похоти и разврат тех, которые едва от­стали от находящихся в заблуждении. Обещают им свободу, будучи сами рабы тления, ибо, кто кем побежден, тот тому и раб“ (2 Пет. 2.18-19). Та же мысль и у апостола Павла в его послании к Галатам: “К свободе призваны вы, бра­тия, только бы свобода ваша не была поводом к угождению плоти, но любовью служите друг другу... Я говорю: поступайте по духу, и вы не будете исполнять вожделений плоти, ибо плоть желает противного духу, а дух - противного плоти...” (5.13-17). Дальше он перечисляет “дела плоти” и заключает совершен­но недвусмысленно: “Не обманывайтесь: Бог поругаем не быва­ет. Что посеет человек, то и пожнет: сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух - от духа пожнет жизнь вечную” (6.7-8).

К сожалению, понимание первичности духовной свободы и всей катастрофичности «обратной перспективы» фактически утрачено тем руководящим звеном человеческого общества, которое имеет преимущественное влияние, прежде всего через СМИ, на воспитание современного человека. К чему это приводит, очевидно для всех. Свобода слова, печати и проч., не подчиненные идее любви к человеку, оказались большей частью в плену «золотого тельца» и других идолов, и легко превращаются в инструмент лжи, пропаганды разврата, насилия, сатанизма и проч., т. е. стано­вятся узаконенным орудием зла. Возникает принципиальный вопрос: «Могут ли в таком качестве эти свободы быть отнесены к категории Добра и именоваться Свободой, чтобы иметь право на существование в нормальном человеческом обществе? Разве не очевидно, что права потому и именуются свободами, что они призваны освобождать человека от всех видов внутреннего и внешнего зла, созидать и духовно совершенствовать, а не развращать духовно и телесно»?

Что, например, делает современная свобода телеинформации? Она стала, по меткому выражению популярной газеты, "телевизион­ной чумой насилия". Один американский психолог следу­ющим образом охарактеризовал телевидение в своей стране: "Когда вы включаете телевизор, вы автоматически выключаете в себе процесс становления Человека". Действительно, если молодой человек к 18 годам, по одному из статистических данных в США, становится свидетелем 150 тыс. насилий, из которых, по крайней мере, 25 тыс. - убийства, то о каком достоинстве этой свободы можно говорить? Подмена идеи духовной свободы идеей свободы похотей - вот смертельная не только в духовном, но и в физическом смысле угроза, как дамоклов меч нависшая над человечеством. Ибо страсти ненасытны и по мере своего удовлетворения становятся все более разрушительными и бескомпромиссными. Где свобода ставится над любовью, там кончается человек богоподобный и начинается человеко-зверь, для которого не существует никаких других ценностей, кроме него самого.

Поэтому современная европейская цивилизация, с нежной заботливостью охраняя свободу плоти, культивируя все ее, в том числе самые постыдные, страсти, и в то же время с неуклонной прямолинейностью разрушая безопасность души, все очевиднее вводит народы мира в последний круг смерти. В конечном счете, все современные кризисы своим источником имеют именно абсолютизированную внешнюю свободу - свободу плоти, которая, утратив понятие греха, превращается в неумолимый, тиранический произвол.

Господствующий в современном «цивилизованном» мире принцип: «свобода ради свободы», утверждающий фактический примат свободы над любовью, оказывается для че­ловека сильнейшим наркотиком, который губит и которым губят все большее число людей. И что парадоксально при этом, подобная свобода легко продается за элементарный комфорт. Один из современных писателей справедливо сказал по этому поводу: “Повсюду в мире умирает свобода - политическая, экономическая и лич­ная... Без свободы жить легче. Все больше людей охотно отдают свою свободу в обмен на удобную и спокойную жизнь. Не нужно принимать какие-либо реше­ния. Меньше ответственности”10.

И этот отказ от свободы вполне закономерен: страсти, получая свободу и изнутри порабощая человека, делают его сластолюбивым, эгоистичным и, тем самым, все более способным продать первородное достоинство своей личности за чечевичную похлебку скоропреходящих удобств и прихотей. Картины подобных сделок сейчас можно видеть во всех сферах жизни. Откровение апостола Иоанна Богослова совершенно определенно предвозвещает всеобщее добровольное рабство всемирному обманщику и тирану за обещание земного рая: «И поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни» (От. 13.8). О том же с пророческим пафосом писал известный общественный деятель второй половины XIX в. И. С.Аксаков: “Прогресс, отрицающий Бога и Христа, в конце концов, становится регрессом; цивилизация завершается одичанием; свобода - деспотизмом и рабством. Совлекши с себя образ Божий, человек неминуемо совлечет - уже совлекает с себя - и образ человеческий и возревнует об образе зверином”11.

Всегда актуальной и имеющей серьезное значение для государства является проблема религиозной свободы.

В современную эпоху религиозного плюрализма, когда активно происходит смешение добра со злом и света с тьмой (Ис. 5.20), возникает немало доктрин и соответствующих организаций с разным и нередко сомнительным религиозным содержанием. И если естественность свободы религиозных убеждений отдельной личности не вызывает никаких вопросов, то свобода религиозных общин сталкивается с определенными проблемами.

Первая из них возникает в связи с вопросом признания конкретной организации в качестве религиозной. Эта проблема может быть решена не иначе как на основании совместных авторитетных исследований богословами и юристами самого понятия религиозности и установления его критериев.

Вторая проблема - оценка моральной стороны учения религиозной организации. Печальный пример с “Аум Синрекё” является яркой иллюстрацией насущной необходимости такой оценки. Фактическая же легализация сатанизма - уже прямой вызов современному социальному разуму, его пониманию религиозной свободы.

Эти две проблемы достаточно ясны, хотя и не столь просты. Менее очевидной и потому, как правило, более сложной оказывается проблема различения свободы и равноправия, вопросов, особенно чувствительно затрагивающих интересы религиозных общин. Существо этой проблемы и соответствующие выводы проще показать на примерах.

Первый пример. В демократическом государстве все граждане одинаково свободны, но не равноправны. Так, президент имеет значительно больше прав, чем любой гражданин. И сам закон называет причину такого неравноправия - воля большинства, которое дало ему эти бо?льшие, по сравнению со всеми, права. И в этом очевидном неравноправии при одних и тех же свободах заключается один из основополагающих принципов демократии.

Этот демократический принцип распространяется и на решение проблем, связанных со свободой и равноправием религиозных организаций. Равенство свобод их легального существования и внутренней жизни не обязательно должно предполагать и равенство их прав по участию в общественной жизни, в таких, например, областях, как: образование, воспитание, теле- и радиовещание и т.д. Вопрос о том, какой религиозной общине дать бо?льшие или меньшие права, должна решать воля большинства населения через соответствующие властные структуры. И именно таким образом решается вопрос о правах религиозных общин в Западной Европе (но встречает необъяснимые подчас трудности в России).

Второй пример. Представим себе, что некая очень богатая тоталитарная секта, законно скупив в демократической стране N. все средства информации, стала бы вести массированную пропаганду идей, враждебных религиозным убеждениям подавляющего большинства народа этой страны. Как можно было бы оценить этот факт? Являлся бы он нормальным проявлением религиозной свободы, равноправия и демократии? Или же, напротив, свидетельством грубого произвола, очевидного попрания демократии? С одной стороны, кажется, всё соответствовало закону. С другой - был нарушен очевидный и бесспорный принцип демократии, по которому была игнорирована власть большинства. Причина этого в том, что не было учтено нечто чрезвычайно важное - различие между свободой и равноправием12. И предоставив богатой секте равноправие с более бедной церковью народа, закон попрал основное право народа - право большинства в решении основных конституционных вопросов. Подобные ситуации, когда под лозунгом свободы власть у демократии (греч.: власть народа) захватывает плутократия (власть богатства; греч. плутос - богатство), в настоящее время стали не просто обычным явлением, но и фактическим законом жизни так называемого свободного мира.

Поэтому права любой религиозной организации должны быть, безусловно, соотнесены законом со степенью ее демократического признания (т.е. признания большинством). Лишь в этом случае свобода и равноправие не вступят в конфликт друг с другом, и религиозные свободы будут действительным выражением той любви, которая исходит из социальной правды.

Резюмирующую христианскую оценку вопроса о свободе дает один из образованнейших иерархов XIX в. епископ Игнатий Брянчанинов (+1867): «Доколе человечество подвержено влиянию греха и страстей, дотоле необходима власть и подчиненность. Они непременно будут существовать в течение всей жизни мира: только могут являться, являются, будут являться в различных формах». «Ни равенства, ни совершенной свободы, ни благоденствия на земле в той степени, как этого желают и это обещают восторженные лжеучители, быть не может». «Отношения власти и подчиненности разрушатся с разрушением мира; тогда прекратятся начальства и власть (Кор. 15.24); тогда установятся братство, равенство, свобода; тогда причиною единения, власти и подчиненности будет не страх, а любовь»13.

Примечания

1. Макарий Египетский. Духовные беседы... Св.-Тр. Сергиева Лавра, 1904. Беседа 15, п. 21. С. 121.

2. Там же, п. 23.

3. Очень удачно степень святости со степенью свободы соотносит блаженный Августин, когда говорит: "Велика свобода - быть в состоя­нии не грешить, но величайшая свобода - не быть в состоянии грешить" - Magna est libertas posse non peccare; sed maxima libertas - non posse peccare.

4. Кант И. // Соч. М., 1964. Т. 3. С. 478.

5. Тропарь Предпразднству Рождества Христова.

6. Вопросом о правах человека особенно активно, как из­вестно, занимались французские мыслители 18 столетия, и больше всех Руссо, по убеждению которого каждая личность име­ет естественные неотъемлемые права, охрана которых является важнейшей функцией государства. Построенная на этих началах Французская Декларация прав человека и гражданина (1789 г.) дала следующее определение свободы (прав): "Свобода состоит в праве делать все то, что не вредит другим, поэтому пользо­вание естественными правами каждого человека не имеет других границ, кроме тех, которые обеспечивают за другими членами общества пользование этими же самыми правами. Эти границы мо­гут быть определены только законом".

Однако понятие "вред для других", игнорируя власть страстей над человеком без Бога, уже во время так называемой Великой французской революции и впоследствии (особенно в революции 1917 г.) обнаружило свою полную не­состоятельность в качестве искомого критерия прав человека. Миллионы невинных жертв были принесены на алтарь той свободы, которая "состоит в праве делать все то, что не вредит другим".

7. Особенно настойчиво мысль о главенстве богоподобной любви в человеке как необходимом условии его свободы и сози­дания нормального человеческого общества развивали и обосновывали русские мыслители-славянофилы XIX в.: А.Хомяков, И.Киреевский, Константин и Иван Аксаковы, Ю.Самарин. Рассматривая Церковь как начало соборное и в этом качестве как прототип идеального человеческого общества, Хомяков, например, называет следующие два главных конститутивных ее свойства: "Мы же исповедуем Церковь единую и свободную", ибо "свобода и единство - та­ковы две силы, которым достойно вручена тайна свободы чело­веческой во Христе". Основным же принципом, гарантирую­щим сохранение этих начал в Церкви, является, по его убеж­дению, любовь. "Этот принцип, - писал он, - есть начало взаим­ной любви в Иисусе Христе" (Хомяков А.С. Богословские и церковно-публицистические статьи.  Изд. Сойкина. С. 109, 205, 44).

8. Преп. Васануфий Великий и Иоанн. Руководство к духовной жизни в ответах. СПб., 1905. Ответ № 373. С. 253-254.

9. Эпиктет, например, писал: «Кто свободен телом и несвободен душой, тот раб; и, в свою очередь, кто связан телесно, но свободен духовно - свободен». Римские стоики. М., 1995. С. 252.

10. Калиновский П. Переход. М., 1991. С. 15.

11. Аксаков И.С. Христианство и социальный прогресс // Палицкий А. На запросы духа. (Сборник). Петроград, 1914. С. 7.

12. Очень удачно различие между религиозной свободой и правами отметил в своей оценке освободительных реформ последнего Российского императора Николая II известный монархист и богослов генерал А.А.Киреев: «Царь не видит, не понимает того глубокого изменения, которое его законы о равноправности в вере внесли в нашу жизнь. Он смешал равноправность с свободой. Против свободы никто не возражает, но равноправность в пропаганде совершенно иное дело» // Дневник А.А.Киреева. Цит. по Фирсов С.Л. Православная Церковь и государство в последнее десятилетие существования самодержавия в России. СПб., 1996. С. 315.

13. Статьи епископа Игнатия Брянчанинова по вопросам церковно-общественным. См.: Соколов Л. Епископ Игнатий Брянчанинов. Его жизнь и морально-аскетические воззрения. Приложения. Киев, 1915. С. 20, 21.