Журнал "Право и безопасность"

Номер - 1 (14) Март 2005

Российское право в свете присоединения Российской Федерации к трем конвенциям о борьбе с коррупцией

Устинков А.В., старший преподаватель кафедры уголовного права и уголовного процесса Академии ФСБ России

Интеграция Российской Федерации в международное правовое поле является, несомненно, положительным процессом.

Унификация законодательства и подходов к его реализации оправдывает себя, прежде всего, тогда, когда речь идет о транснациональном явлении. Например, о торговле наркотиками, оружием, людьми.

Европейский Союз обоснованно полагает таким явлением и коррупцию. Степень интеграции между странами - членами Европейского Союза столь высока, что значительную часть европейского пространства можно признать единым правовым полем и закрепить единые правила борьбы с коррупцией.

Коррупция же в ее российском генезисе представляет собой явление в большей степени национальное, нежели интернациональное. Большинство российских проявлений коррупции напрямую не связано с другими государствами и тем более с некими международными преступными структурами. Поэтому вряд ли можно согласиться с оценкой коррупции как «транснациональной проблемы», которая содержится в преамбуле Конвенции ООН против коррупции.

Вместе с тем введение единых правил борьбы с коррупцией помогает противодействовать коррупционным действиям, совершаемым отечественными чиновниками за рубежами России, выявлять факты отмывания за границей коррупционных денег и т.п.

***

Все три конвенции, вопрос о присоединении к которым стоит на повестке дня, включают два крупных блока. Первый блок - перечень норм различных отраслей права, призванных эффективно бороться с коррупцией на национальном уровне. Второй блок - субъект коррупционных правонарушений. Третий блок - системы взаимодействия государств в борьбе с коррупцией при применении таких норм.

Подробно рассмотрим первый блок - перечень норм различных отраслей права, призванных эффективно бороться с коррупцией на национальном уровне.

1. Содержательно почти все описанные в конвенциях коррупционные действия уже наказуемы нормами различных отраслей российского права. Явно недостаточный объем правового регулирования на уровне российского уголовного права наблюдается в отношении деяний, связанных с оборотом коррупционного имущества, прежде всего, в банковской сфере.

2. При идентичности содержания норм их технико-юридическое воплощение в российском праве, конечно, не соответствует вариантам, предложенным в конвенциях. Так, например, отечественное понятие получения/дачи взятки разбито в конвенциях на 5-8 норм. Достижение технико-юридической идентичности вряд ли целесообразно, т.к. сломает традиции отечественного права, нарушит его системность и породит «переходный период» в деятельности правоприменителей.

3. Само по себе наличие в российском законодательстве аналогов предлагаемых в конвенциях норм напрямую не способствует борьбе с коррупцией в России. Содержательно эти нормы уже есть, а коррупция приобретает угрожающие для национальной безопасности России масштабы.

Проблема заключается в технологии применения этих норм, а не в их содержании. В первую очередь к конвенциональным идеям реализации этих норм не готов отечественный уголовный процесс. Например, представим следующую ситуацию. В собственности российского должностного лица или его близкого появляется роскошный особняк, законность происхождения средств на приобретение которого опровергнуть невозможно. В рамках отечественного уголовного процесса признать такое приобретение незаконным и, тем более, проявлением коррупции невозможно. В то время как конвенции предлагают рассматривать увеличение объема имущества должностного лица как доказательство коррупции, причем «осознание, намерение или умысел, требуемые в качестве элементов какого-либо преступления,... могут быть установлены из объективных фактических обстоятельств дела».

Defacto российский уголовный процесс подобные доказательства допускает. Когда у человека обнаруживают наркотические средства в особо крупном размере или оружие, крайне редко поднимают вопрос о происхождении этих предметов. По умолчанию сотрудники правоохранительных органов полагают, что перед ними наркокурьер или лицо, совершающее незаконный оборот оружия.

Вместе с тем, трактовка незаконного увеличения объема собственности должностного лица как доказательства коррупции чревата появлением новых способов компрометации неугодного чиновника. Генетическая память хранит информацию о подобных способах репрессии неугодных.

Второй блок содержания конвенций посвящен определению субъекта коррупционных деяний. Здесь различия между национальным законодательством и положениями конвенций более существенны.

Прежде всего, российское законодательство в сфере борьбы с коррупцией ориентировано на достижение открытости, отчетности и подконтрольности деятельности государственных органов и учреждений. Мощный арсенал репрессивных мер также нацелен на сотрудников этих структур. В конвенциях же предлагается двойная ориентация. Кроме государственных органов и учреждений акцент делается и на заказчике коррупционных действий, т.е. частных структурах. В частности, конвенции предлагают содействие разработке стандартов и процедур, предназначенных для обеспечения добросовестности в работе частных организаций, поощрение использования добросовестной коммерческой практики, открытости, эффективного взаимодействия с правоохранительными органами в деле борьбы с коррупцией.

В российском праве адресат коррупции традиционно отождествляется с понятием должностного лица. Это понятие значительно уже данного в рассматриваемых конвенциях. Прежде всего, из отечественного определения должностного лица напрасно изъяты сотрудники международных организаций.

Традиционно спорным является и вопрос о противоправности коррупционных действий российского должностного лица, совершаемых за границей. Ряд государств (США, Швеция) не признают преступлением дачу взятки своим должностным лицом, совершенную за границей своего государства. Обоснование видится в вероятной полезности подобных действий при заключении межгосударственных соглашений, лоббировании интересов крупных национальных предприятий в ходе проведении тендеров и т.п.

В большинстве стран мира уголовная ответственность юридических лиц давно стала реальностью. Соответственно конвенции полагают обычным предлагать установление такой ответственности для частных юридических лиц, замешанных в коррупции. Вряд ли целесообразно вводить в российское уголовное законодательство в качестве субъекта юридическое лицо. Типичные для многих стран уголовно-правовые санкции для юридических лиц (расформирование юридического лица, смена менеджмента, наложение штрафа и т.п.) в России вполне успешно могут применяться в рамках административного и гражданского права.

Третий содержательный блок конвенций посвящен системам взаимодействия государств в борьбе с коррупцией. В этом блоке фактически все положения не вызывают нареканий. Требуют доработки лишь отдельные непринципиальные нормы российского права. Так, например, предусмотренный конвенциями перечень сведений, включенных в информационный обмен между государствами при борьбе с коррупцией, в некоторых случаях совпадает с перечнем сведений, образующих в России коммерческую, банковскую и государственную тайны.

***

Присоединение к рассматриваемым конвенциям дает в руки иностранным государствам рычаги влияния на развитие внутриполитической ситуации в России. В случае ратификации конвенции иностранные государства приобретают возможность преследовать на своей территории российских должностных лиц за коррупционные деяния, совершенные на территории России. Ярким примером подобного поведения является уголовное преследование П.Бородина Прокуратурой Швейцарской Конфедерации.

Устинков Андрей Владимирович. Кандидат юридических наук, майор. Старший преподаватель, руководитель секции уголовного права кафедры уголовного права и уголовного процесса Академии ФСБ России.