Журнал "Право и безопасность"

Номер - 4 (13) Декабрь 2004г

Социально-культурный феномен терроризма

Тишков В.А., директор Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН

Представители разных общественных дисциплин пытаются осмыслить феномен международного терроризма. Складываются разные подходы к данному анализу и самой методологии анализа. Чтобы избежать поверхностных суждений или схоластических дебатов, важно, в каком дисциплинарном контексте и какими методами изучается проблема терроризма. С дисциплинарной точки зрения, заслуживает внимания ракурс политической и шире - социально-культурной антропологии, который предостерегает от системного фетишизма и обращает внимание на культурный контекст и на своего рода "низовую" этнографию терроризма. Этот подход полезен, ибо помогает уйти от устойчивых образов, неких коллективных движений и институтов, которые якобы и определяют "большие события". На самом деле проблема сложнее и тоньше, и далеко не все определено историей, социально-экономическими факторами или религиозной доктриной.

О терроризме часто говорят в контексте конфликта цивилизаций и других глобальных категорий ("Север-Юг", "бедность-богатство"). Однако современный общественный анализ предполагает больше внимания к элементам, связанным с неопределенностью, с иррациональными факторами и с несистемными взаимосвязями и воздействиями. Различные мета-конструкции, как, например, глобализация или цивилизация, даже не очень и понятны как категории анализа или конкретной политики. В случае с терроризмом предпочтительнее говорить о симбиозе локализма и глобализма. В этом контексте гораздо больше становится понятна ситуация, когда человек, сидя в афганских горах, имея счета в банках и спутниковую связь, может определять и влиять на то, что называется "глобальными процессами", чего до этого не было.

Так же уязвимы жесткие дихотомии в объяснении того, что произошло 11 сентября 2001 г. Пока прозвучали два основных подхода - это конфликт бедности и богатства и конфликт больших догм на уровне мировых религий. В какой-то мере эти две оценки адекватны реальности, но они явно недостаточны. В них присутствует культурный детерминизм, т.е. абсолютизация социокультурных различий. Если до этого мы занимались абсолютизацией идеологических, классовых, социальных различий, то теперь наблюдается своего рода этнографизация действительности и одержимость установлением культурных различий там, где на самом деле общность на порядок больше, чем различие.

При анализе феномена терроризма такое глобальное деление, как Север-Юг, должно быть достроено представлением о том, что есть единый мир и есть множество миров. И если мы хотим понять, кто против кого воюет, то даже элементарная география стран, где провели большую часть своего жизненного времени те несколько десятков человек, которых подозревают в причастности к осуществлению сентябрьских террористических актов, показывает, что это - территория Великобритании и США. Там же были обретены и все необходимые навыки осуществления террористических актов, и там же были произведены орудия террора. Иначе говоря, это один мир воюет против собственного мира, и в рамках одного мира порождаются жестокость, фанатизм и готовность осуществлять насилие. Оклахомский взрыв и его главный герой Тимоти Маквейн - американское порождение. В равной мере Дудаев, Масхадов, Басаев с их вариантом вооруженной сецессии и тактикой террора были порождены в российской среде, а не в среде бедности и фанатизма. Таким образом, терроризм - это не война миров, а явление, которое пересекает границы и может существовать повсеместно, а вариант глобального (масштабного) терроризма, требующий знаний, умений и средств, вообще не может существовать без богатого мира.

Если посмотреть, откуда и куда поступали основные ресурсы в течение последнего десятилетия XX в. для различных групп и сил, которые подвергают сомнению статус-кво в виде современных государств, то обнаружится, что именно на территории США формировались основные финансовые и идеологические ресурсы террористической деятельности. Хотя там и был принят закон против терроризма, но именно с этой территории поступали деньги на закупку оружия для сепаратистов из многих регионов мира: от Ольстера до Косово, включая Чечню и Афганистан.

По вопросу о терроризме имеются позиции на уровне правительства или высшего руководства, но необходимо анализировать воздействие уровнем ниже - экспертов, лидеров-активистов, роль которых огромна. Например, при объявленной позиции США о признании территориальной целостности России достаточно высокопоставленные чиновники государственного департамента, члены конгресса и другие влиятельные политические акторы могут занимать по Чечне совсем другую позицию и в своем кабинете держать портрет Дудаева и приглашать Масхадова или его "министра иностранных дел" на встречу в Фонд Карнеги за международный мир или даже в госдепартамент. Тем самым осуществляется акция поддержки и признания "полезных террористов" в рамках политики геополитического соперничества, достаточно близорукого, но в то же время приносящего свои результаты.

Сложность социально-политической материи, с которой мы имеем дело, требует более чувствительного анализа и соответствующих реакций. В частности, мы имеем дело с новым по своему воздействию феноменом, который не укладывается ни в понятие государства, ни в понятие этнических общностей. Речь идет о "неформальных сетях" - диаспорных, радикально-фундаменталистских или наркокриминальных коалициях, которые сегодня играют огромную роль. Причем, они не обязательно привязаны к какой-то одной этнической группе, скажем китайской или албанской, сейчас появляются транснациональные и "псевдоцивилизационные" общности - исламская, арабская, тюркская, магрибская. Солидарность здесь выстраивается по причудливым принципам. Неформальные сети довольно подвижны, их программы и действия зависят от определенного контекста. Но роль их очень велика, особенно для осуществления скрытых разрушительных действий. Именно поэтому необходимо обретать новое знание и вести постоянный мониторинг подобных организаций и коалиций с тем, чтобы члены Совета Безопасности РФ и другие самые высокие чиновники знали, что нельзя иметь дело с экстремистскими сектами типа японской Аум Сенрике, а МИД РФ не должен выдавать въездные визы деятелям американской организации "Исламская нация", чтобы они приезжали взрывать обстановку в Дагестане.

Многое поменялось в мире в смысле ролей и статусов. До этого государства и культурно доминирующие демографические большинства представлялись как источник проблем и насилия, а меньшинства и внегосударственный сектор, в том числе разные "освободительные" движения, как страдающие, требующие защиты и международной поддержки. Даже часть нобелевских премий мира шла на эти цели. Сегодня местные активисты, представители меньшинств в союзе с другими сообществами, неправительственными организациями и международными структурами могут осуществлять гораздо более мощные акции и силовые воздействия, в том числе быть и инициаторами насилия. С одной стороны, большие игроки (великие и региональные державы) знают, как ими воспользоваться для противостояния геополитическим соперникам; с другой - местные радикалы где-нибудь в Чечне, Дагестане или Карачаево-Черкессии тоже имеют опыт, как использовать в своих собственных интересах геополитическое соперничество, начиная с трибуны ООН, международных кругов Брюсселя и Страсбурга до государственного департамента США.

Эти новые коалиции, которые выстраиваются от имени "угнетаемых меньшинств" или "непризнанных наций", в последнее время сильно скомпрометировали себя готовностью прибегать к насилию и включаться в геополитические баталии. Поэтому сегодняшний мир должен быть не меньше озабочен проблемами прав большинства и сохранения основ правопорядка, которые становятся жертвами действий от имени меньшинства и тех, кто не признает статус-кво и желает изменить его силовым образом, чаще всего вопреки воле большинства и даже не спрашивая представителей групп меньшинств, от имени которых действуют радикальные элементы.

С этими новыми условиями и факторами мы мало имели дело и не выработали определенные стратегии ответов. По-прежнему что-то твердим относительно "национального самоопределения" в этническом смысле, по-прежнему ищем или строим "национальные государства" вместо "многонациональных империй", вместо того, чтобы просто укреплять государство как самую эффективную форму коллективной человеческой организации и обеспечить согласие проживающего во всех государствах культурно разнородного населения.

В ближайшей исторической перспективе ничто не сможет заменить нынешнее основное деление мира на государственные образования, так называемые национальные государства, хотя это добавление к термину "государство" абсолютно бессмысленно. Государства останутся основными формами легитимной коалиции людей, которые будут иметь исключительное право на исполнение насилия и на определение жесткого членства этих коалиций. Они будут охранять свои ресурсы, свои территории, свои границы. Никакие диаспоры, этносы, исламские уммы, "международные сообщества", никто другой не должны получать это право. Кроме случаев, когда сами государства делегируют часть своих функций международным структурам или вооруженным союзам. Вот почему вызывает опасение, что появление нового претендента на воленавязывание в форме "международной антитеррористической коалиции" может вызвать обострение отношений между государствами региона, вмешательство и цепную реакцию отмщения в форме террористических актов как единственного средства борьбы против сверхмощных вооруженных коалиций.

Сентябрьские события повлияют в глобальном масштабе на то, что в свое время хорошо отразило название отчета об одном из семинаров Аспеновского института (США): "Сильные государства - это сильные надежды". То есть сильное государство прежде всего обеспечивает порядок и развитие. Всякие разговоры тех же, кстати говоря, американских ученых-экспертов о том, что современное государство в кризисе, что половина или две трети членов ООН - это квазигосударства, или "недосамоопределившиеся" государства, или "государства в состоянии риска", являются политизированной безответственностью.

Многие глобальные проекты, которые выполняли зарубежные коллеги в последние десятилетия, заложив политизированный "мусор" в компьютер, получили такой же "мусор" в виде списков "меньшинств в состоянии риска" или "государств в состоянии распада". Тем самым само обществознание, в том числе и отечественное, с его дебатами о "национальных движениях" и "религиозных возрождениях", способствовало появлению нереализуемых проектов и косвенному оправданию насилия. Например, теория базовых человеческих потребностей в современных учебниках по конфликтологии, трактует дело так, что якобы при нарушении или угрозе таким потребностям, как сохранение групповой целостности и культурное самовыражение, люди готовы идти на все, невзирая на то, что их будут считать террористами.

Эти предписания на уровне академических конструкций имеют огромное значение, также как и визуальная трансляция образов террора (от горящего небоскреба до портрета бен Ладена). Не будь в Нью-Йорке телекамеры, которая сняла самолеты, врезавшиеся в башни, мы бы не так ярко восприняли события, названные поворотной датой в мировой истории. То есть конструирование образов и придание через них смысла "эпохального" события сегодня тоже имеет огромное значение.

В "производстве" террора особую роль играют различные несистемные активисты. Думая, что какие-то цивилизационные или религиозные мета-структуры воюют против "золотого миллиарда", мы тем самым совсем не обращаем внимания на то, что я называю "несистемными активистами". Сегодня, имея денежные средства и набор постулатов, можно мобилизовать рекрутов из бедных и богатых, из ненавистников и авантюристов на любые действия. Поэтому начало терроризма не там, где "реальная" бедность, а там, где создают ощущение бедности, несправедливости и безысходности. Нужно сначала бедность объяснить, а ненависти - научить. Нет абсолютной бедности, люди живут в гораздо более худших условиях во многих других государствах мира, чем арабские страны, но к ним не пришли, не объяснили или по телевизору не показали, что "вас эксплуатирует золотой миллиард, вы бедные, вы заслуживаете лучшей жизни". То есть появляется понятие предписания, что ты беден, что тебя угнетают. Сторонники террористических действий рождаются на основе именно этих предписаний и совсем необязательно в условиях реальной нищеты.

Надо избегать абсолютистского понимания уровня и условий жизни: у вас ВВП на душу такой-то, значит, вы в состоянии риска и общество или меньшинство пойдет на все для того, чтобы достичь своего лучшего состояния. Это не так. Без внешних предписаний (их авторами могут быть этнографы, социологи, правозащитники, журналисты и пр.) бедность и отчаяние не могут актуализироваться, а дьявольский замысел и фанатичная жертвенность невозможны. Пришла пора объяснять эти тонкие и не очень приятные рефлексии, чтобы ученые проявляли больше осторожности, в том числе в обучении Корану тех, кто это обучение использует как суррогат для насилия.

Самоосвоение образа о том, что ты беден, обездолен, что должен взять реванш, появляется тогда, когда есть агитаторы и телеэкраны для сравнения. Даже исторические драмы объясняются специальными интерпретаторами, ибо современный человек, в том числе боевик и террорист, сам не переживал ни депортацию, ни геноцид прошлых десятилетий и тем более столетий. Воюющие непримиримые чеченцы сами в депортации не были, там были их родители. Надо было прочитать книгу Абдурахмана Автурханова "О народоубийстве" и трехтомник под редакцией Светланы Алиевой "Так это было", послушать митинги в Грозном или прочитать закон 1991 г. о реабилитации депортированных народов и тогда уже увероваться в "справедливости дела".

Важно изучить, как люди становятся рекрутами массовых мобилизаций и радикальных проектов, инициировать которые могут внесистемные активисты или люди, располагающие большими средствами и зловещими талантами (не обязательно, что за ними стоит некая коалиция или вся арабская элита). Этот феномен отныне нужно особо отслеживать, что также применимо к России: важно установить переход молодого человека (как правило, женщины редко в этом участвуют) в ту стадию, когда простой паренек из башкирской деревни (юноша, которого сейчас судят как участника теракта, а родители говорят, что "он хороший, его все уважали, он никого не обидел") вдруг стал таким, что назад пути нет. Когда наступил момент, что он готов собой пожертвовать? Это же сложный феномен, и он не связан ни с цивилизацией, ни с политикой, а скорее с генетическим здоровьем, образованием и психологией.

Отслеживание этого феномена связано с необходимостью распознать, как отдельные люди при их решении покончить жизнь самоубийством в течение нескольких лет проходили сложнейшее обучение вождению самолета - современного "Боинга", совершали другие длительные и сложные подготовительные действия и даже заводили семьи. То есть - это феномен, который просто глобальными категориями государства, этноса, религии, элиты не объяснишь. Поэтому важно установить, когда и как молодой человек из деревни воспринял опасные заблуждения, которые потом невозможно демонтировать. Необходимо отслеживать эти примитивные, упрощенные конструкции, призывы, лозунги, вплоть до интерпретации религиозной догматики, пока их воздействие не стало опасным для общества. Именно здесь нужно вести работу, чтобы выставить превентивные меры, помимо мер, о которых уже говорилось и которые уже приняты.

В контексте проблемы терроризма важно сделать некоторые выводы. Кому мы принадлежим, какому миру и какой выбор мы сделали? Конечно, мы принадлежим, прежде всего, к тому миру, в котором мы сами себя квалифицируем, т.е. как себя называем. Мы явно принадлежим к "золотому миллиарду". Пусть мы внизу, но мы принадлежим к нему. И поэтому можно только с большой условностью сказать: "Мы пока еще очень бедная страна". Стоит взглянуть с экранов на Афганистан, чтобы понять, что такое бедная страна. Наши бывшие республики Средней Азии, т.е. часть наших бывших соотечественников, - это совсем другой мир по сравнению с Афганистаном. Поэтому самокатегоризация нас как бедных и пребывающих в состоянии построивших "криминальное государство под пиратским флагом", как заявил Александр Солженицын на общем собрании РАН, означает себя туда и поставить, приглашая желающих это государство изменить или из него выйти силой (террором).

И последнее - относительно научной экспертизы. Я убежден, что это тоже очень важные вещи и важные усилия, которые должны быть предприняты. В последние годы мы утратили добротные, хорошие знания (я имею в виду комплекс близких мне дисциплин) о том же Афганистане, о Средней Азии, о других регионах, в том числе и о США, которые мы имели в недавнем прошлом. Мы хороши на уровне политологических дебатов, очень умных и просвещенных суждений, но эмпирического, полевого материала сегодня почти нет. Сейчас американских антропологов в Средней Азии в десятки раз больше, чем российских специалистов. Они там не только в каждой стране, но и в каждом регионе. Они отслеживают современные процессы, и не только отслеживают, но и выполняют более сложную задачу - формируют свое видение вещей в отношении Ферганской долины, в отношении этого региона в целом. Следует срочно возродить отечественную экспертизу внешнего мира, включая экспертизу США. У нас практически в Америке никто не работает, не ведет полевых исследований. Те же из соотечественников, кто это делает в качестве американских стипендиатов, занимают часто более антироссийскую позицию, чем сами американцы.

Главный вывод: глобальная стратегия противодействия терроризму - это укрепление государства как источника порядка и легитимного насилия через соблюдение интересов большинства, через воленавязывание со стороны большинства, через ограничение внесистемных активистов и политики меньшинств, через отторжение радикальных проектов и призывов.

Информация от редакции

В рамках работы Общественно-консультативного совета по проблемам борьбы с международным терроризмом при Президенте РАН были изданы два сборника работ. Мы предлагаем читателям статью члена-корреспондента РАН В.А.Тишкова из сборника "Социальные и психологические проблемы борьбы с международным терроризмом" (М.: Наука, 2002 г.).

Тишков Валерий Александрович. Доктор исторических наук, профессор. В 1969-72 гг. - доцент, декан исторического факультета Магаданского госпединститута. В 1972-76 гг. - научный сотрудник Института всеобщей истории АН СССР. В 1976-82 гг. - ученый секретарь отделения истории АН СССР. В 1982-92 гг. - заведующий сектором Америки Института этнографии АН СССР. В 1983-2003 гг. был вице-президентом Международного союза антропологических и этнологических наук, в 1993-97 гг. работал руководителем программы по конфликтам в Международном институте по изучению мира (Осло). С 1989 года - директор Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН. В 1992 г. входил в Правительство РФ в качестве Министра по делам национальностей. Является одним из основных авторов Концепции государственной национальной политики и ряда федеральных законов. В настоящее время - член совета при Министре иностранных дел, член Государственной комиссии по миграционной политике, Президент общественной Академии педагогических и социальных наук.

Социально-культурный феномен терроризма | http://www.dpr.ru

Журнал "Право и безопасность"

Номер - 4 (13) Декабрь 2004г

Социально-культурный феномен терроризма

Тишков В.А., директор Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН

Представители разных общественных дисциплин пытаются осмыслить феномен международного терроризма. Складываются разные подходы к данному анализу и самой методологии анализа. Чтобы избежать поверхностных суждений или схоластических дебатов, важно, в каком дисциплинарном контексте и какими методами изучается проблема терроризма. С дисциплинарной точки зрения, заслуживает внимания ракурс политической и шире - социально-культурной антропологии, который предостерегает от системного фетишизма и обращает внимание на культурный контекст и на своего рода "низовую" этнографию терроризма. Этот подход полезен, ибо помогает уйти от устойчивых образов, неких коллективных движений и институтов, которые якобы и определяют "большие события". На самом деле проблема сложнее и тоньше, и далеко не все определено историей, социально-экономическими факторами или религиозной доктриной.

О терроризме часто говорят в контексте конфликта цивилизаций и других глобальных категорий ("Север-Юг", "бедность-богатство"). Однако современный общественный анализ предполагает больше внимания к элементам, связанным с неопределенностью, с иррациональными факторами и с несистемными взаимосвязями и воздействиями. Различные мета-конструкции, как, например, глобализация или цивилизация, даже не очень и понятны как категории анализа или конкретной политики. В случае с терроризмом предпочтительнее говорить о симбиозе локализма и глобализма. В этом контексте гораздо больше становится понятна ситуация, когда человек, сидя в афганских горах, имея счета в банках и спутниковую связь, может определять и влиять на то, что называется "глобальными процессами", чего до этого не было.

Так же уязвимы жесткие дихотомии в объяснении того, что произошло 11 сентября 2001 г. Пока прозвучали два основных подхода - это конфликт бедности и богатства и конфликт больших догм на уровне мировых религий. В какой-то мере эти две оценки адекватны реальности, но они явно недостаточны. В них присутствует культурный детерминизм, т.е. абсолютизация социокультурных различий. Если до этого мы занимались абсолютизацией идеологических, классовых, социальных различий, то теперь наблюдается своего рода этнографизация действительности и одержимость установлением культурных различий там, где на самом деле общность на порядок больше, чем различие.

При анализе феномена терроризма такое глобальное деление, как Север-Юг, должно быть достроено представлением о том, что есть единый мир и есть множество миров. И если мы хотим понять, кто против кого воюет, то даже элементарная география стран, где провели большую часть своего жизненного времени те несколько десятков человек, которых подозревают в причастности к осуществлению сентябрьских террористических актов, показывает, что это - территория Великобритании и США. Там же были обретены и все необходимые навыки осуществления террористических актов, и там же были произведены орудия террора. Иначе говоря, это один мир воюет против собственного мира, и в рамках одного мира порождаются жестокость, фанатизм и готовность осуществлять насилие. Оклахомский взрыв и его главный герой Тимоти Маквейн - американское порождение. В равной мере Дудаев, Масхадов, Басаев с их вариантом вооруженной сецессии и тактикой террора были порождены в российской среде, а не в среде бедности и фанатизма. Таким образом, терроризм - это не война миров, а явление, которое пересекает границы и может существовать повсеместно, а вариант глобального (масштабного) терроризма, требующий знаний, умений и средств, вообще не может существовать без богатого мира.

Если посмотреть, откуда и куда поступали основные ресурсы в течение последнего десятилетия XX в. для различных групп и сил, которые подвергают сомнению статус-кво в виде современных государств, то обнаружится, что именно на территории США формировались основные финансовые и идеологические ресурсы террористической деятельности. Хотя там и был принят закон против терроризма, но именно с этой территории поступали деньги на закупку оружия для сепаратистов из многих регионов мира: от Ольстера до Косово, включая Чечню и Афганистан.

По вопросу о терроризме имеются позиции на уровне правительства или высшего руководства, но необходимо анализировать воздействие уровнем ниже - экспертов, лидеров-активистов, роль которых огромна. Например, при объявленной позиции США о признании территориальной целостности России достаточно высокопоставленные чиновники государственного департамента, члены конгресса и другие влиятельные политические акторы могут занимать по Чечне совсем другую позицию и в своем кабинете держать портрет Дудаева и приглашать Масхадова или его "министра иностранных дел" на встречу в Фонд Карнеги за международный мир или даже в госдепартамент. Тем самым осуществляется акция поддержки и признания "полезных террористов" в рамках политики геополитического соперничества, достаточно близорукого, но в то же время приносящего свои результаты.

Сложность социально-политической материи, с которой мы имеем дело, требует более чувствительного анализа и соответствующих реакций. В частности, мы имеем дело с новым по своему воздействию феноменом, который не укладывается ни в понятие государства, ни в понятие этнических общностей. Речь идет о "неформальных сетях" - диаспорных, радикально-фундаменталистских или наркокриминальных коалициях, которые сегодня играют огромную роль. Причем, они не обязательно привязаны к какой-то одной этнической группе, скажем китайской или албанской, сейчас появляются транснациональные и "псевдоцивилизационные" общности - исламская, арабская, тюркская, магрибская. Солидарность здесь выстраивается по причудливым принципам. Неформальные сети довольно подвижны, их программы и действия зависят от определенного контекста. Но роль их очень велика, особенно для осуществления скрытых разрушительных действий. Именно поэтому необходимо обретать новое знание и вести постоянный мониторинг подобных организаций и коалиций с тем, чтобы члены Совета Безопасности РФ и другие самые высокие чиновники знали, что нельзя иметь дело с экстремистскими сектами типа японской Аум Сенрике, а МИД РФ не должен выдавать въездные визы деятелям американской организации "Исламская нация", чтобы они приезжали взрывать обстановку в Дагестане.

Многое поменялось в мире в смысле ролей и статусов. До этого государства и культурно доминирующие демографические большинства представлялись как источник проблем и насилия, а меньшинства и внегосударственный сектор, в том числе разные "освободительные" движения, как страдающие, требующие защиты и международной поддержки. Даже часть нобелевских премий мира шла на эти цели. Сегодня местные активисты, представители меньшинств в союзе с другими сообществами, неправительственными организациями и международными структурами могут осуществлять гораздо более мощные акции и силовые воздействия, в том числе быть и инициаторами насилия. С одной стороны, большие игроки (великие и региональные державы) знают, как ими воспользоваться для противостояния геополитическим соперникам; с другой - местные радикалы где-нибудь в Чечне, Дагестане или Карачаево-Черкессии тоже имеют опыт, как использовать в своих собственных интересах геополитическое соперничество, начиная с трибуны ООН, международных кругов Брюсселя и Страсбурга до государственного департамента США.

Эти новые коалиции, которые выстраиваются от имени "угнетаемых меньшинств" или "непризнанных наций", в последнее время сильно скомпрометировали себя готовностью прибегать к насилию и включаться в геополитические баталии. Поэтому сегодняшний мир должен быть не меньше озабочен проблемами прав большинства и сохранения основ правопорядка, которые становятся жертвами действий от имени меньшинства и тех, кто не признает статус-кво и желает изменить его силовым образом, чаще всего вопреки воле большинства и даже не спрашивая представителей групп меньшинств, от имени которых действуют радикальные элементы.

С этими новыми условиями и факторами мы мало имели дело и не выработали определенные стратегии ответов. По-прежнему что-то твердим относительно "национального самоопределения" в этническом смысле, по-прежнему ищем или строим "национальные государства" вместо "многонациональных империй", вместо того, чтобы просто укреплять государство как самую эффективную форму коллективной человеческой организации и обеспечить согласие проживающего во всех государствах культурно разнородного населения.

В ближайшей исторической перспективе ничто не сможет заменить нынешнее основное деление мира на государственные образования, так называемые национальные государства, хотя это добавление к термину "государство" абсолютно бессмысленно. Государства останутся основными формами легитимной коалиции людей, которые будут иметь исключительное право на исполнение насилия и на определение жесткого членства этих коалиций. Они будут охранять свои ресурсы, свои территории, свои границы. Никакие диаспоры, этносы, исламские уммы, "международные сообщества", никто другой не должны получать это право. Кроме случаев, когда сами государства делегируют часть своих функций международным структурам или вооруженным союзам. Вот почему вызывает опасение, что появление нового претендента на воленавязывание в форме "международной антитеррористической коалиции" может вызвать обострение отношений между государствами региона, вмешательство и цепную реакцию отмщения в форме террористических актов как единственного средства борьбы против сверхмощных вооруженных коалиций.

Сентябрьские события повлияют в глобальном масштабе на то, что в свое время хорошо отразило название отчета об одном из семинаров Аспеновского института (США): "Сильные государства - это сильные надежды". То есть сильное государство прежде всего обеспечивает порядок и развитие. Всякие разговоры тех же, кстати говоря, американских ученых-экспертов о том, что современное государство в кризисе, что половина или две трети членов ООН - это квазигосударства, или "недосамоопределившиеся" государства, или "государства в состоянии риска", являются политизированной безответственностью.

Многие глобальные проекты, которые выполняли зарубежные коллеги в последние десятилетия, заложив политизированный "мусор" в компьютер, получили такой же "мусор" в виде списков "меньшинств в состоянии риска" или "государств в состоянии распада". Тем самым само обществознание, в том числе и отечественное, с его дебатами о "национальных движениях" и "религиозных возрождениях", способствовало появлению нереализуемых проектов и косвенному оправданию насилия. Например, теория базовых человеческих потребностей в современных учебниках по конфликтологии, трактует дело так, что якобы при нарушении или угрозе таким потребностям, как сохранение групповой целостности и культурное самовыражение, люди готовы идти на все, невзирая на то, что их будут считать террористами.

Эти предписания на уровне академических конструкций имеют огромное значение, также как и визуальная трансляция образов террора (от горящего небоскреба до портрета бен Ладена). Не будь в Нью-Йорке телекамеры, которая сняла самолеты, врезавшиеся в башни, мы бы не так ярко восприняли события, названные поворотной датой в мировой истории. То есть конструирование образов и придание через них смысла "эпохального" события сегодня тоже имеет огромное значение.

В "производстве" террора особую роль играют различные несистемные активисты. Думая, что какие-то цивилизационные или религиозные мета-структуры воюют против "золотого миллиарда", мы тем самым совсем не обращаем внимания на то, что я называю "несистемными активистами". Сегодня, имея денежные средства и набор постулатов, можно мобилизовать рекрутов из бедных и богатых, из ненавистников и авантюристов на любые действия. Поэтому начало терроризма не там, где "реальная" бедность, а там, где создают ощущение бедности, несправедливости и безысходности. Нужно сначала бедность объяснить, а ненависти - научить. Нет абсолютной бедности, люди живут в гораздо более худших условиях во многих других государствах мира, чем арабские страны, но к ним не пришли, не объяснили или по телевизору не показали, что "вас эксплуатирует золотой миллиард, вы бедные, вы заслуживаете лучшей жизни". То есть появляется понятие предписания, что ты беден, что тебя угнетают. Сторонники террористических действий рождаются на основе именно этих предписаний и совсем необязательно в условиях реальной нищеты.

Надо избегать абсолютистского понимания уровня и условий жизни: у вас ВВП на душу такой-то, значит, вы в состоянии риска и общество или меньшинство пойдет на все для того, чтобы достичь своего лучшего состояния. Это не так. Без внешних предписаний (их авторами могут быть этнографы, социологи, правозащитники, журналисты и пр.) бедность и отчаяние не могут актуализироваться, а дьявольский замысел и фанатичная жертвенность невозможны. Пришла пора объяснять эти тонкие и не очень приятные рефлексии, чтобы ученые проявляли больше осторожности, в том числе в обучении Корану тех, кто это обучение использует как суррогат для насилия.

Самоосвоение образа о том, что ты беден, обездолен, что должен взять реванш, появляется тогда, когда есть агитаторы и телеэкраны для сравнения. Даже исторические драмы объясняются специальными интерпретаторами, ибо современный человек, в том числе боевик и террорист, сам не переживал ни депортацию, ни геноцид прошлых десятилетий и тем более столетий. Воюющие непримиримые чеченцы сами в депортации не были, там были их родители. Надо было прочитать книгу Абдурахмана Автурханова "О народоубийстве" и трехтомник под редакцией Светланы Алиевой "Так это было", послушать митинги в Грозном или прочитать закон 1991 г. о реабилитации депортированных народов и тогда уже увероваться в "справедливости дела".

Важно изучить, как люди становятся рекрутами массовых мобилизаций и радикальных проектов, инициировать которые могут внесистемные активисты или люди, располагающие большими средствами и зловещими талантами (не обязательно, что за ними стоит некая коалиция или вся арабская элита). Этот феномен отныне нужно особо отслеживать, что также применимо к России: важно установить переход молодого человека (как правило, женщины редко в этом участвуют) в ту стадию, когда простой паренек из башкирской деревни (юноша, которого сейчас судят как участника теракта, а родители говорят, что "он хороший, его все уважали, он никого не обидел") вдруг стал таким, что назад пути нет. Когда наступил момент, что он готов собой пожертвовать? Это же сложный феномен, и он не связан ни с цивилизацией, ни с политикой, а скорее с генетическим здоровьем, образованием и психологией.

Отслеживание этого феномена связано с необходимостью распознать, как отдельные люди при их решении покончить жизнь самоубийством в течение нескольких лет проходили сложнейшее обучение вождению самолета - современного "Боинга", совершали другие длительные и сложные подготовительные действия и даже заводили семьи. То есть - это феномен, который просто глобальными категориями государства, этноса, религии, элиты не объяснишь. Поэтому важно установить, когда и как молодой человек из деревни воспринял опасные заблуждения, которые потом невозможно демонтировать. Необходимо отслеживать эти примитивные, упрощенные конструкции, призывы, лозунги, вплоть до интерпретации религиозной догматики, пока их воздействие не стало опасным для общества. Именно здесь нужно вести работу, чтобы выставить превентивные меры, помимо мер, о которых уже говорилось и которые уже приняты.

В контексте проблемы терроризма важно сделать некоторые выводы. Кому мы принадлежим, какому миру и какой выбор мы сделали? Конечно, мы принадлежим, прежде всего, к тому миру, в котором мы сами себя квалифицируем, т.е. как себя называем. Мы явно принадлежим к "золотому миллиарду". Пусть мы внизу, но мы принадлежим к нему. И поэтому можно только с большой условностью сказать: "Мы пока еще очень бедная страна". Стоит взглянуть с экранов на Афганистан, чтобы понять, что такое бедная страна. Наши бывшие республики Средней Азии, т.е. часть наших бывших соотечественников, - это совсем другой мир по сравнению с Афганистаном. Поэтому самокатегоризация нас как бедных и пребывающих в состоянии построивших "криминальное государство под пиратским флагом", как заявил Александр Солженицын на общем собрании РАН, означает себя туда и поставить, приглашая желающих это государство изменить или из него выйти силой (террором).

И последнее - относительно научной экспертизы. Я убежден, что это тоже очень важные вещи и важные усилия, которые должны быть предприняты. В последние годы мы утратили добротные, хорошие знания (я имею в виду комплекс близких мне дисциплин) о том же Афганистане, о Средней Азии, о других регионах, в том числе и о США, которые мы имели в недавнем прошлом. Мы хороши на уровне политологических дебатов, очень умных и просвещенных суждений, но эмпирического, полевого материала сегодня почти нет. Сейчас американских антропологов в Средней Азии в десятки раз больше, чем российских специалистов. Они там не только в каждой стране, но и в каждом регионе. Они отслеживают современные процессы, и не только отслеживают, но и выполняют более сложную задачу - формируют свое видение вещей в отношении Ферганской долины, в отношении этого региона в целом. Следует срочно возродить отечественную экспертизу внешнего мира, включая экспертизу США. У нас практически в Америке никто не работает, не ведет полевых исследований. Те же из соотечественников, кто это делает в качестве американских стипендиатов, занимают часто более антироссийскую позицию, чем сами американцы.

Главный вывод: глобальная стратегия противодействия терроризму - это укрепление государства как источника порядка и легитимного насилия через соблюдение интересов большинства, через воленавязывание со стороны большинства, через ограничение внесистемных активистов и политики меньшинств, через отторжение радикальных проектов и призывов.

Информация от редакции

В рамках работы Общественно-консультативного совета по проблемам борьбы с международным терроризмом при Президенте РАН были изданы два сборника работ. Мы предлагаем читателям статью члена-корреспондента РАН В.А.Тишкова из сборника "Социальные и психологические проблемы борьбы с международным терроризмом" (М.: Наука, 2002 г.).

Тишков Валерий Александрович. Доктор исторических наук, профессор. В 1969-72 гг. - доцент, декан исторического факультета Магаданского госпединститута. В 1972-76 гг. - научный сотрудник Института всеобщей истории АН СССР. В 1976-82 гг. - ученый секретарь отделения истории АН СССР. В 1982-92 гг. - заведующий сектором Америки Института этнографии АН СССР. В 1983-2003 гг. был вице-президентом Международного союза антропологических и этнологических наук, в 1993-97 гг. работал руководителем программы по конфликтам в Международном институте по изучению мира (Осло). С 1989 года - директор Института этнологии и антропологии им. Н.Н.Миклухо-Маклая РАН. В 1992 г. входил в Правительство РФ в качестве Министра по делам национальностей. Является одним из основных авторов Концепции государственной национальной политики и ряда федеральных законов. В настоящее время - член совета при Министре иностранных дел, член Государственной комиссии по миграционной политике, Президент общественной Академии педагогических и социальных наук.